Она — живая: дрогнет, мокнет, смеется, плачет, негодует. И, кто, хоть чем, когда помог ей,— и одарит, и околдует... |
Цвело все и пело. И это был дом букашкам и птицам, и травам зеленым. . . . . . . . . . . . . . . . Теперь на том месте овраг засоренный... |
Цветеньем, пеньем, облаками, белее снега, и громами буянил май! Всё, как впервые, — щетина трав, листы сквозные. И эти ночи! Всё короче! Теплее всё! И всё белей! И — чудо света —- соловей! |
Звон ландыша... В хрустальной свежести росы — упругость стебля, устремленность, фарфоровая хрупкость колокольцев. Он должен, должен зазвенеть! Невидимые струи аромата, тончайшей чистоты, струятся. Может статься, что и они звенят? Звон — аромат живой воды, которою, не пригубив, напьешься: представив, — ощутишь и задохнешься от изумленья, радости и полноты. Звон ландыша... |
Листами прядут тополя. таинственные бродят тени. Луна заглядывает в сени и повисает у окна. И, равнодушная, зовет. Куда? Зачем? Сама не знает. Томящей сказки пряди вьет. Душа грустит, а сердце тает. |
Кратово... Сосны вкрадчиво по вечерам шумят. Шишки узорчато вкраплены, хвойный сухой аромат. Радужно искрит смола, тень серебрит паутина, теплая рыжесть ствола, мир на коре муравьиный... |
Разнотравье. Разноцветье. Солнце светит. Дождик свесил нитей пряди. Сушит, глядя разноцветными зрачками рассыпающихся капель. |
В мареве сиреневом, дородна и сонна, в вечер хлебный, сенный, выплала луна. Понизу, за крышей, закатилась в сад, где средь винных вишен мягко тени спят. Ну, а ночи, ночи — держи не держи — за луной уводят в поле, без межи. А луну, бездумную, водит август бережно. Тропкой топкой, лунною, речка промережена. |
Сыплет дождик. Затянута дымкою даль. Печаль мягким облаком душу лелеет. Белеет, как чайка в волнах, монастырь. Пустырь расстилается бурою глиной. Былиной седою повеяло вдруг. Как небо с землею, так со стариною смыкаемся в круг. |
В горах — гроза! Слепит глаза. Секунда промежуток — Тр-рах! Жутко! Эй, путник! Гроза идет. Ищи укрытье: выступ иль грот. Гроза идет, молнией бьет, камнями мечет, в потоке снесет. Сине-дымные, лилово-синие гор линии молнией схвачены. Спрятаны ливнем. Молний бивни камни дробят. Ух, сила! Ох, ад! И вдруг тишина... Потоки журчат. Озон струят, белее снегов, прохладные глыбы крутых облаков. А там, за горами,— тр-рах! Тр-рах! В укрытие, путник! Гроза в горах. |
Такого сентября не помню я доныне. В метели зелень, цвета блеклого полыни, не пожелтев, не облетев, под снег ушла. А вьюга, словно конница, несла, стараясь смять, сломить и покорить. Чуть позже — медленно, хозяйски, падал снег. Под вечер рыхло-мокрый след ложился четко за шагами. У горизонта небо стало холодной, зимней желтизны, где ясно видны труб дымы и крыш сметана. |
Зима, на весну похожая, легла в конце октября. По-мартовски дни погожие весну в душе теребят. Черны и дымно-лиловаты, сгустились сумерки до крыш, и слышно, как звенит морозом зелено-розовая вышь. |
Кружит и кружит, снег крупен, мелок. Хвостами белок— из труб дымы. А белки — в дуплах. И спят шумы. И белизна— сонна-сонна. И в шумном городе • тишина. |
В сумерках в парке вороны каркают. Гнездятся спать. Мягкий снегопад. И, как издревле, деревья дремлют. Тихо-тихо. Сугробы спят. Вороны каркают. Снегопад... |
Весна! Весенняя распутица! Лукаво солнце в тучах крутится, с разбега в лужу ускользнет, иссахарит и слижет лед, снега искомкает, сожмет. Лови его! Оно в ручьях да реках, смеясь, за горизонт уйдет. |